Недавно в Люблине театральная труппа «Купаловцы» показала постановку «Дзяды». В главной роли – прима Купаловского театра Зоя Белохвостик. В интервью порталу Art-context.com актриса рассказала о своей нынешней жизни в эмиграции, раскрыла, какая у нее арт-терапия, а также вспомнила сложные сценические экзамены и счастливые моменты.
— Чувствуете ли вы, что ваша жизнь после 2020 года стала более хаотичной?
— Она стала не столько хаотичной, сколько ты просто уже не знаешь, что будет завтра, через неделю, через месяц. Ты уже не планируешь, что будет через полгода. Мы немного растерялись, плывем между каких-то потоков и там стремимся сказать: «Мы здесь есть».
Мы очень хотим работать для беларусов. А если и полякам интересно то, что мы делаем, — мы только рады. Но мы не хотим стать частью польской культуры.
На самом деле у нас есть что показывать, но негде. Есть мы, купаловцы, есть наш проект.
Но еще нужны деньги и помещение. А их найти трудно. Да, наш менеджер работает, как может. Просто мы еще не всё знаем. И пока мы в процессе выяснения всего, то мы, как в космосе.
— Из чего сейчас состоит ваш день?
— Как и у всех, с чтения сводок с фронтов. О том, что случилось в Беларуси: кого взяли, кого посадили, у кого день рождения. Пишу сообщения, письма. Дальше иду гулять по Варшаве. Я очень люблю читать, но сейчас чтение мне в голову не идет. Я не узнаю себя с 2020-го: читаю все меньше и меньше. Далее — бытовые мелочи, чтобы не сойти с ума совсем. А еще я шью куклы. Это моя арт-терапия. Заныриваю в свои фантазии: глазки, ручки, ножки, пальчики (в зависимости от того, что я там делаю) – и все.
Особенно большое счастье — встречи с близкими, друзьями. Но очень не хочется передавать им свой тяжелый, депрессивный настрой. Вот и настраиваешь себя, натягиваешь улыбку и идешь.
Мы все равно верим в лучшее, мы не опускаем руки. Мы знаем, что мы нужны.
— Как в вашей жизни появилось увлечение куклами?
— Я закончила художественную школу. Всех обманула, что буду книжной графикой заниматься. Так что я с детства рисую и что-то делаю руками. Сейчас, например, занимаюсь лепкой. А куклы — это мои лекарства.
— Есть ли литературные произведения, которые сейчас вас больше всего трогают?
— Хотелось бы, чтобы не трогали, потому что терзают сердце и душу. Книга, с которой я живу последние несколько месяцев, - произведение Евы Вежнавец «Па што ідзеш, воўча». Я мечтаю поставить его для купаловцев. Только пока не знаю, как к нему подступиться. Это просто гениальная, фантастическая литература. В ней, насколько я помню, 138 страниц, но ощущение, что там тома — такая плотность событий и эмоций! Эта книга будто для большого, многобюджетного, голливудского кино с суперрежиссером. Театр – это другое. Я уже сломала голову, но жду, что мне придет какой-то инсайт. Потому что я очень хочу сделать это произведение.
— Вы много лет работаете в театре. Какие три постановки вы считаете наиболее актуальными, важными за этот период?
— Сложно сказать однозначно. Многие нам говорили, что когда «Паўлінку» нашу смотрят, то льют слезы. Мы ее делали в таких сложных условиях... очень быстро. Не знали, откуда взять костюмы. Нам очень помогли люди, у которых мы это занимали. Не буду говорить, кто это, так как они остались в Беларуси. И мы, наконец, сделали купаловский финал, когда Якимку забирают. Не вот ту сладенькую, сахарную концовку, как этот было в спектакле Литвинова.
Из того, что осталось уже за бортом, в той жизни, я думаю, стоит посмотреть «Людзі на балоце» и «Нямы». Это первое, что пришло мне в голову. И, возможно, наш спектакль-концерт по песням Марка Мермана сегодня отзывался бы у зрителя.
— Какое испытание во время театральной жизни стало для вас наиболее сильным?
— Думаю, самый главный мой экзамен был, когда я хотела стать артисткой. Когда у меня все шло криво-косо и меня не приняли в Театрально-художественный институт. Когда я пошла в Институт культуры. Потом меня там заметили. Моя учеба длилась 6 лет. Это было очень сложно. Я вообще интроверт, мне трудно попадать в новый коллектив и там налаживать коммуникацию. Только спустя годы я стала более-менее пристойным человеком в этом смысле. Многие думают: «О, какая-то амбициозная!» Но нет, на самом деле я — заяц-трус. Мне сложно быстро открываться. Поэтому я думаю, что это испытание – попасть на курс, который уже был составлен в Театрально-художественном институте, - было наиболее сложным. Меня же взяли сразу на второй курс. Все было плохо. Ничего не получалось. Я думала, я умираю.
А вот в театр мне было прийти легче. Тоже сложно, но легче. И в самом театре никаких очень сложных испытаний не было, я ко всему была подготовлена. Испытания были тогда, когда у меня были простои, не было ролей. Год мне не дают ролей, второй год не дают ролей... Вот тут надо было держать себя в форме, не жаловаться, не требовать ничего. Просто ждать. Слава богу, что была работа в Академии искусств, в кино... чем-то я все равно занималась. Старалась не опуститься, достойно выдержать. Ну и были еще испытания, когда ты хочешь, чтобы у тебя роль правильно получалась, как ты хочешь, как хочет режиссер. Хочешь быть настоящей артисткой, насколько тебе способности твои позволяют. Всегда хочется прыгнуть выше головы.
.jpg)
— Стимулировали ли вас случаи, когда во время финальной сцены вы стояли на подмостках и понимали, что сегодня вы сыграли не так, как хотели?
— Безусловно. Спектакль на спектакль не приходится. Бывают высокие, полетные постановки, бывают не совсем. И иногда ты не понимаешь, почему все получилось не так, как хотелось. Ты и очень готовился, ты и готовил свой организм. Но выходишь на сцену – и сбои, сбои, сбои, сбои... будто недоготовленное печенье. Тогда очень важно проанализировать, что случилось. Где твоя вина? Что не так в сотрудничестве с партнерами? Как реагировал зал? Потому что от зала много зависит. Важно, как зрители воспринимают, как сопереживают, как ждут, ведь это - одна энергия. Вот ты анализируешь и грызешь себя. Я сейчас стараюсь меньше себя грызть, ведь это не очень хорошо для артиста. Но по сути я — грызун самой себя. Просто хочется, чтобы зритель каждый раз видел лучший вариант спектакля.
— Вы заметили, что обучение стало для вас сложным периодом. Но ведь роль в той самой «Павлинке» появилась у вас на четвертом курсе института... Чувствовали ли вы этот момент как победу?
— Нет. Потому что это был самый трудный мой экзамен. Я пришла в театр, о котором мечтала с детства, в котором работал мой дедушка (и его очень любили), работал мой папа, моя бабушка, где все меня знали с пеленок. Как сделать так, чтобы моя семья мною гордилась, а не наоборот? Это было сложно. Я хотела играть все лучше, лучше, лучше... А потом выдохнула.
Помню, я еще сдавала дипломные спектакли. В театре Янки Купалы должны были начинаться гастроли в Киеве, и нас пригласили открывать их «Паўлінкай». Я помню, что это была первая «Паўлінка», где я сбросила с себя все камни. Мне очень понравилось играть там. Мы выступали в Киевском театре имени Ивана Франко. Это наши друзья, они часто ездили к нам, мы – к ним. Там у них намоленная сцена, мне очень здорово там работалось.
Я на всю жизнь запомнила тот день. Я приехала, побыла на репетиции, сыграла спектакль и пошла гулять по Андреевскому спуску. Все меня поздравляли. Я была очень счастлива. А потом я поехала получать диплом и дальше играть спектакль.
Я даже не рассчитывала, что меня возьмут работать в театр. Такое может быть: тебя приглашают на спектакль, ты приходишь, играешь, но при этом в театре не работаешь. Но меня взяли. Я думаю, что это было сложно сделать, так как все за мной следили, наблюдали.
— Думаю, если у вас фактически вся семья находится в театре, это еще намного больше дополнительной ответственности. Есть ли какие-то бонусы от этого?
— Никаких бонусов, я так считаю, нет. Разве что только мы можем друг друга поддерживать и быть на одной волне. Можем покритиковать, поговорить, попереживать вместе. Хотя мы никого не подталкиваем, почти не даем советов. Я никогда не лезла к своей дочери Валентине. Мне кажется, она мне лучшие советы давала, чем я ей. Поэтому я вообще не считаю, что стоит лезть к молодежи. Даже если мне кажется, что молодые что-то делают не так, — не факт, что я не ошибаюсь. Это они на современной волне, они дышат свежим воздухом. Поэтому им виднее.
А насчет высказываний типа: «А-а-а, Гарцуев свою жену и свою дочь в постановках занимает», — я скажу вот что. Он их занимает потому, что они — нормальные артистки. И очень часто я отказывалась от тех ролей, которые на самом деле хотела бы сыграть, чтобы не было таких упреков лишний раз. Но это мелочи.
.jpg)
— Давайте завершим интервью на оптимистичной ноте. Вспомните, пожалуйста, свой самый счастливый момент, который заставляет вас даже в сложных ситуациях улыбаться.
— Счастливые моменты были совсем недавно. Я была счастлива и очень гордилась своим театром, когда мы в 2020 году все ушли. Я не думала, что это будет так. Не думала, что 73 человека со всего театра уйдут. Разные люди, разные мотивации, но мы были единым целым. Это потрясающе!
Счастливый момент — то, что мы с семьей находимся здесь. Мы вместе! И мы надеемся что-то сделать для Беларуси, чтобы помочь беларусам пережить сложную жизнь здесь, потому что я знаю, как люди хотят домой, как им тяжело, как они скучают. Меня поддерживает то, что есть соратники, коллеги, вместе мы обязательно все сделаем.
Теперь мы получаем новый опыт. Я к своим 60 годам сделала все, чтобы обустроить свою жизнь, чтобы можно было отказываться от той работы, которая мне не нравится, чтобы появился какой-то грунт, чтобы я могла радоваться жизни, помогать студентам. Но всего этого не стало. И мы чувствуем растерянность. И тем не менее мы приобретаем новый опыт, который бы никогда не получили и который нам еще пригодится в новой жизни.
Мы приобрели много друзей. Познакомились с такими беларусами, которых раньше не знали. Раньше мы жили каждый в своем кругу. Но тут мы будто открыли глаза. Так что все прекрасно, я уверена!
