"Иван Семилетов. Увидеть небо"

Художник утверждает, что вся эта серия – об одиночестве и о страданиях: словно выброшенные на улицу люди, источенные детали отделяются от большого механизма и становятся ненужными. Одновременно они выглядят и по-человечески несчастными, и механистически ужасными, человеческое и механическое соединяется в довольно зловещих формах. Время разрушило важные связи, сгрызло фрагменты и превратило эти механизмы в загадочные, необычные и иррациональные предметы, которые приобрели почти человеческие разломы и надломы, стали объектом творческой игры и дальнейших трансформаций детских впечатлений, которые для автора становятся стартовым спуском художнической образности.

Художник Иван Семилетов использует живопись как средство фиксации неназванных чувств, как способ сохранить то, что быстро появляется и мгновенно исчезает. Отсюда и характерный метод создания картин – тонкое колористическое построение, мелькающие поверхности, осознанные разрывы рисунка, который иногда имитирует сюрреалистическое письмо в попытке очертить силуэты ирреальных сущностей. Поверхности воплощенных предметов становятся богатым источником образности, содержат складки, разломы, намеки. Так создается параллельный и самостоятельный рассказ на грани фигуративизма и абстракции.
Сюжеты этих произведений изначально маскируются как неопределенные и неустойчивые. Суть многослойного сообщения, зашифрованного в картинах, художник концентрирует в персонажах. Насколько бы абстрактным ни казалось изображение, фантазийный и читаемый персонаж с большей или меньшей настойчивостью будет вести свой собственный рассказ. Даже в натюрмортах или пейзажах изображения близки к антропоморфности и напряженно транслируют каждый свою эмоцию.

В знаковой для Семилетова серии «Страдания механизмов» модель, что одновременно напоминает и заводской механизм, и намекает на образ человека, становится главным средством прочтения этих произведений, частью драматической игры, которую художник ведет со зрителем.
 

Иван начал работать над этими произведениями еще во время учебы в Беларусской академии искусств под впечатлением от Шёнберга, Сартра, Камю. "Эта серия про живое и неживое. О механическом и духовном. В каждом человеке есть что-то механическое и есть духовное. И современный мир часто превращает человека в механизм", – объяснял художник концепт своего проекта. 

Художнический прием, реализованный в картинах, выглядит довольно простым: автор рисует предметы, старые механизмы – и на их поверхностях, в их формах обозначает еще один слой изображений: в виде фрагментов человеческих произведений или иных аналогов из растительного или животного мира. Важно, что в основе этих образов – живые детские впечатления, связанные с вылазками на старый заброшенный завод. Автор вспоминает, что в детстве с друзьями ночью гулял в Минске по заводу Кирова, а огромные цеха с высокими потолками напоминали ему храм. Ему казалось, что остатки индустриальных предметов ведут свою непонятную жизнь. А однажды старая промышленная вытяжка – как огромное животное – включилась и осталась в памяти огромным чудовищем, собравшимся проглотить незваных гостей.

Программный триптих серии художник назвал "Тайная жизнь предметов", на нем он воплотил то, что происходит в тот момент, когда человек покидает завод: остатки механизмов начинают жить своей жизнью, труба превращается в птицу, появляется лицо, через пол и потолок прорастают необычные цветы.

Заброшенное заводское пространство напоминает тюремную камеру: зарешеченные окна, белая кафельная плитка и потеки грязной ржавчины усиливают впечатление, создавая ощущение опасности и одиночества.

Художник утверждает, что вся эта серия – об одиночестве и о страданиях: словно выброшенные на улицу люди, источенные детали отделяются от большого механизма и становятся ненужными. Одновременно они выглядят и по-человечески несчастными, и механистически ужасными, человеческое и механическое соединяется в довольно зловещих формах. Время разрушило важные связи, сгрызло фрагменты и превратило эти механизмы в загадочные, необычные и иррациональные предметы, которые приобрели почти человеческие разломы и надломы, стали объектом творческой игры и дальнейших трансформаций детских впечатлений, которые для автора становятся стартовым спуском художнической образности.

Триптих тонко решен по колориту, три картины объединяет мотив белой плитки. Но этот банальный плиточный фон превращается в сложную и эстетичную поверхность, с игрой теплых и холодных оттенков, теряет стерильность, пачкается, трескается, поддерживая в запущенности и одиночестве странных персонажей. Сюрреалистический сюжет произведений убедительно материален – как цветной сон или навязчивое воспоминание, живущее в памяти художника с времен детства: стерильность белого кафеля в детских садах и школах, процедура вырывания аденоидов также среди этого белого кафеля и еще много чего тщательно забытого и малоприятного – все это отразилось, как в зеркале, в этих картинах.

Однако надежда все же остается: в центральной части триптиха мы видим окошко, а за ним фрагмент нежного неба.

Развивают тему триптиха и произведения под одноименным названием. В "Тайной жизни предметов – 4" автор отходит от полунамеков и переходных форм и создает из заброшенных механизмов цветы. Сделанные из металла, словно сваренные рукой мастера-умельца, испачканные, как и окружающая нейтральная среда, кровавой ржавчиной, они выглядят свидетелями или непосредственными участниками какого-то ужасного преступления, утраченного во временах и забытого по причине давности. Только художник, пожалуй, знает, какое преступление он неосознанно раскрыл. Возможно, на характер этого произведения повлияли рассказы его бабушки о репрессиях, о том, как раскулачили его прадеда и выбросили зимой с семьей в лесу. Весь ужас преступлений, которые совершала советская власть, отразился в картинах не напрямую – а в ощущениях, что вышли наружу через эту кровавую ржавчину.
 

Большинство работ серии монохромные и малоповествовательные. Композиционно произведения выстроены как портреты. Антропоморфность одиноких, забытых и заброшенных героев полотен подчеркивается названиями, в которых часто повторяется слово "взгляд" – остановленный, грустный, застывший.

Портретность угадывается по ассоциации. Дырка вместо рта символизирует крик, читаются и глаза. Полотно "Ностальгия по живому", в котором форма балансирует между абстракцией и подобием, возможно, самое драматическое воплощение отчаяния. Разлом форм и чувств, переданный через образы механизмов, является переносом человеческих эмоций. Если бы эти эмоции были воплощены в фигуративном человеческом портрете, получился бы кич, фальшивка. Всю жуть, заложенную в художественном сообщении, приняли на себя неживые вещи. Этот прием переноса освобождает художественную эмоцию и авторский жест, раскрепощает и зрителя, который может интерпретировать любое произведение из любой точки взгляда.
 

Например, со стилистической – упомянув сюрреалистов и футуристов, немного дадаистов с их неловкими механистическими играми. Гуманистической – проникнувшись художническим чувством. Или научной – попытавшись разгадать утраченные функции и разорванные цепочки связей. Или психологической, осмысливая то, как логическое холодное, упорядоченное и механистическое превращается во впечатляющее иррациональное и ужасное. 

Однажды коллега-художник, всматриваясь в новые работы Ивана, сказал ему: "Скоро начнешь создавать скульптуры". Серию "Страдающие механизмы" Иван Семилетов показал в Витебском центре современного искусства. Выставка называлась "Синтез" по конкретной причине: художник продемонстрировал и живописные полотна, и их квинтэссенцию – уникальный звуковой арт-объект, дизайнерскую акустическую систему, в которой две акустические конструкции, объединенные звуком, решены в виде персонажей картин. 
Таким образом художник совместил свое хобби – электронику – с живописью.
"Электроника, – объяснял автор, – была нужна, чтобы собирать простые приспособления и ремонтировать бытовую технику, но в какой-то момент я увлекся классической музыкой и потребности для звуковоспроизведения стали расти. Сначала собирал простые акустические конструкции, ящик с шестью стенками, потом мне захотелось чего-то необычного, и я разработал свою дизайнерскую акустическую систему".
Круг, таким образом, замкнулся, и несчастливые молчаливые персонажи приобрели новую функцию: стали проводниками музыкальных звуков.